Стихи [каталог в первом сообщении]

[Винни-Пух и все-все-все]

Так в сознании нечто меняется,
И глаза набухают слезой.
На вокзале с парнишкой прощается
Мать – дослуживать едет родной.
Все прощанья - вполне заурядные
Для других, что идут по делам.
А любить? В этом люди нескладные:
Может где-то получится – там:

Там, в других измереньях, неведомых.
Поезда уезжают всегда.
Или чувств многовато прескверных и
Искажённых? Гудят провода.
Лес проносится, мост перестуками
Образ мира дополнит потом.
Путь ветвится. Путь дышит разлуками.
Для иных приближается дом.

Память – каша: не круто заварена?
Ей питаться порою нельзя.
Жизнь подарена. Просто подарена,
А тебе не по нраву стезя.
Что начнётся, то некогда кончится.
Посети привокзальный буфет.
Водки выпить от жизни захочется.
Выпей, ладно, в том страшного нет.

Поездная, нелёгкая музыка…
Проплывут надо мной облака.
А мыслишки в сознанье кургузые –
Важных не наработал пока.
Уезжай. Возвращайся. Всё сложится.
Или нет. Но и «нет» результат.
Небо душами светлыми множится,
Ни одна не вернётся назад.

Лунный пряник

Сад яблочный. Зима. ВДНХ.
Мичурин чёрный смотрит на дороги,
их параллели утомляют ноги.
В мозгу ветвится дерево стиха.

Часовню возле сада вижу - вот
мистически-церковное мерцанье.
А дальше павильоны - эти зданья
массивны, и любое отдаёт

помпезным Вавилоном... Повернёшь -
деревьев будет чёрно-белый остров,
вороний грай сечёт могучий остов
реальности, покуда воздух пьёшь.

Зима, считаешь, связана с луной.
Ночной порой медовый лунный пряник
воздействует, мне кажется, на маятник,
что замирает, пестуя покой.

Февраль в конце. И по ВДНХ
привычно ты гуляешь по субботам.
И веришь над тобой текущим сводам
небесным,что возникли без греха.

А сумеречный час едва ли ждёшь.
Ночной? Конечно!ибо пряник лунный -
чуть золотист, мучнист - пожалуй,лучший
из всех гостинцев. Ты его жуёшь.

Жуёшь своей фантазией опять,
ему совсем не нанося ущерба.
Действительность, дарованную щедро,
пристрастно продолжаешь изучать.

***
Чем скуку разводить – полёт
Легчайшей бабочки припомни.
(Посланье на своей ладони –
текст этих линий – кто прочтёт?

Никто, ведь правильно?) Ну вот.
Смерть бабочки неразличима.
Она – и низверженье Рима.
Сравни ассоциаций ход.

Капустниц танец над кустом,
Иль нежно-жёлтеньких лимонниц.
А впрочем – выжимки бессонниц
И не должны звучать стихом.

Да, не должны. Но вот звучат.
Коричневого махаона
Зигзаг полёта. Время оно
На даче – детство. Пышный сад.

Легко ли, бабочка, тебе
Одолевать свои пространства?
Мне в тайны жизни не пробраться,
Осталось – ввериться судьбе.
Александр Балтин

[М.Свечников]

Дм.Быков:

Утешительное

Этот ужас ежеминутен: стоит представить, как шар земной летит в пространстве, один, как Путин, с маленьким, как Медведев, мной. Мельче букашки, печальней зяблика, в вечном холоде звездных сфер… А рядом с нею – луна, как «Яблоко», или, точнее, ЛДПР.

Хватит о выборах, это дешево. Мне непонятен общий аврал. Все, что в жизни моей хорошего, я, как ни странно, не выбирал. Вот мой ответ европейским выдрам: счастье всегда без альтернатив. Мать не выбрал, детей не выбрал, родину выдали, не спросив. Выдана внешность куском единым, не сказать чтобы вовсе жесть, - но я б родился стройным блондином, а выживаю и с тем что есть. Время и нацию тоже выдали, не выбирают, гласит строка. Время как время. При личном выборе было бы хуже наверняка.

Вот, говорят, что из сонма партий только одна рулит, по уму. Главного в жизни, как ни пиарьте, тоже обычно по одному. Сколько видал аргументов в прессе я – но прессе логика не видна. И профессия, и конфессия, и жизнь одна, и смерть одна. Что вы лезете, грозно вякая? Запад устал от ваших сурдин. Жена, опять же: бывает всякое, но штамп в документе стоит один. Упрощаюсь, порой спрямляюсь, постепенно смиряю дух, - я с собой-то еле справляюсь, одним, хоть толстым. Куда мне двух.

Мир сотворен без сущностей лишних. Каждый сам себе господин: Бог один (ведь я не язычник!). Я – один. И каждый – один. Не спасет никакое новшество. Экая мука все понимать. На фоне этого одиночества – что мне выборы, вашу мать? Этот ужас ежеминутен: стоит представить, как шар земной летит в пространстве, один, как Путин, с маленьким, как Медведев, мной. Мельче букашки, печальней зяблика, в вечном холоде звездных сфер… А рядом – луна, как кислое «Яблоко», или, точнее, ЛДПР.

Тут вот тоже совсем хорошо:
http://www.novayagazeta.ru/columns/55167.html" onclick="window.open(this.href);return false;

[alexborgia]

Сегодня 135 лет со дня рождения Велимира Хлебникова. Хлебников в исполнении Аукцыона и Алексея Хвостенко http://www.youtube.com/watch?v=OK7f5nHH-18" onclick="window.open(this.href);return false;.

[Oleg L]

Предполагались стихи? А то сплошное "зиг зигзеру"

[IWill]

Сегодня 135 лет со дня рождения Велимира Хлебникова.

Почему 135? 127.

Велемир Хлебников

Люди, когда они любят,
Делающие длинные взгляды
И испускающие длинные вздохи.
Звери, когда они любят,
Наливающие в глаза муть
И делающие удила из пены.
Солнца, когда они любят,
Закрывающие ночи тканью из земель
И шествующие с пляской к своему другу.
Боги, когда они любят,
Замыкающие в меру трепет вселенной,
Как Пушкин — жар любви горничной Волконского.

<1911>


СКИФСКОЕ

Что было – в водах тонет.
И вечерогривы кони,
И утровласа дева,
И нами всхожи севы.

И вечер – часу дань,
И мчатся вдаль суда,
И жизнь иль смерть - любое,
И алчут кони боя.

И в межи роя узких стрел -
Пустили их стрелки –
Бросают стаи конских тел
Нагие ездоки.

И месть для них – узда,
Желание – подпруга.
Быстра ли, медленна езда,
Бежит в траве подруга.

В их взорах голубое
Смеется вечно ведро.
Товарищи разбоя,
Хребет сдавили бедра.

В ненастье любят гуню,
Земля сырая – обувь.
Бежит вблизи бегунья,
Смеются тихо оба.

Завыли волки жалобно:
Не будет им обеда.
Не чуют кони жала ног.
В сознании – победа.

Он держит путь, где хата друга.
Его движения легки.
За ним в траве бежит подруга –
В глазах сверкают челноки.

<1908>


ЧИСЛА

Я всматриваюсь в вас, о, числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете единство между змееобразным
‎движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого
‎хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы
Узнать, что будет Я, когда делимое его — единица.

<1912>

[Касыда]

ПУТЯМИ КАИНА
трагедия материальной культуры

часть 3. МАГИЯ

На отмели Незнаемого моря
Синдбад-скиталец подобрал бутылку,
Заклепанную
Соломоновой печатью,
И, вскрыв ее, внезапно впал во власть
В ней замкнутого яростного Джина.
Освободить и разнуздать нетрудно
Неведомые дремлющие воли:
Трудней заставить их повиноваться.

Когда непробужденный человек
Еще сосал от сна благой природы
И радужные грезы застилали
Видения дневного Мира, пахарь
Зажмуривал глаза, чтоб не увидеть
Перебегающего поле фавна,
А на дорогах легче было встретить
Бога, чем человека;

И пастух,
Прислушиваясь к шумам, различал
В дыханьи ветра чей-то вещий голос,
Когда разъятые
Потом сознаньем силы
Ему являлись в подлинных обличьях,
И он вступал в борьбу и в договоры
С живыми волями, что раздували
Его очаг, вращая колесо,
Целили плоть, указывали воду,-
Тогда он знал, как можно приневолить
Себе служить Ундин и Саламандр,
И сам в себе старался одолеть
Их слабости и страсти.

Но потом,
Когда от довременных снов
Очнулся он к скупому дню, ослеп
От солнечного света и утратил
Дар ясновиденья
И начал, как дитя,
Ощупывать и взвешивать природу,
Когда пред ним стихии разложились
На вес и на число,- он позабыл,
Что в обезбоженной природе живы
Все те же силы, что овладевают
И волей и страстями человека.

А между тем в преображенном мире
Они живут.
И жадные Кобольды
Сплавляют сталь и охраняют руды.
Гнев Саламандр пылает в жарких топках,
В живом луче танцующие Эльфы
Скользят по проволкам
И мчатся в звонких токах;
Бесы пустынь, самумов, ураганов
Ликуют в вихрях взрывов,
Дремлют в минах
И сотрясают моторы машин;
Ундины рек и Никсы водопадов
Работают в турбинах и котлах.

Но человек не различает лики,
Когда-то столь знакомые, и мыслит
Себя единственным владыкою стихий,
Не видя, что на рынках и базарах
За призрачностью биржевой игры,
Меж духами стихий и человеком
Не угасает тот же древний спор;
Что человек, освобождая силы
Извечных равновесий вещества,
Сам делается в их руках игрушкой.

Поэтому за каждым новым
Разоблачением природы
Идут тысячелетья рабства и насилий,
И жизнь нас учит, как слепых щенят
И тычет носом долго и упорно
В кровавую, расползшуюся жижу;
Покамест ненависть врага к врагу
Не сменится взаимным уваженьем,
В конечном счете только равным силе,
Когда-то сдвинутой с устоев человеком.
Ступени каждой в области познанья
Ответствует такая же ступень
Самоотказа:
Воля вещества
Должна уравновеситься любовью.
И магия:
Искусство подчинять
Духовной воле косную природу.

Но люди неразумны. Потому
Законы жизни вписаны не в книгах,
А выкованы в дулах и клинках,
В орудьях истребленья и машинах.

1923
(М.Волошин)

[Винни-Пух и все-все-все]

Лестница

Ты - лестница в большом, туманном доме. Ты
устало вьешься вверх средь мягкой темноты:
огонь искусственный - и то ты редко видишь.
Но знаю - ты живешь, ты любишь, ненавидишь,
ты бережешь следы бесчисленных шагов:
уродливых сапог и легких башмачков,
калош воркующих и валенок бесшумных,
подошв изношенных, но быстрых, неразумных,
широких, добрых ног и узких, злых ступней...
О да! Уверен я: в тиши сырых ночей,
кряхтя и охая, ты робко оживаешь
и вспомнить силишься и точно повторяешь
всех слышанных шагов запечатленный звук:
прыжки младенчества и палки деда стук,
стремительную трель поспешности любовной,
дрожь нисходящую отчаянья и ровный
шаг равнодушия, шаг немощи скупой,
мечтательности шаг, взволнованный, слепой,
всегда теряющий две или три ступени,
и поступь важную самодовольной лени,
и торопливый бег вседневного труда...
Не позабудешь ты, я знаю, никогда
и звон моих шагов... Как, разве в самом деле
они - веселые - там некогда звенели?
А луч, по косяку взбегающий впотьмах,
а шелест шелковый, а поцелуй в дверях?
Да, сердце верило, да, было небо сине...
Над ручкой медною - другое имя ныне,
и сам скитаюсь я в далекой стороне.
Но ты, о лестница, в полночной тишине
беседуешь с былым. Твои перила помнят,
как я покинул блеск еще манящих комнат
и как в последний раз я по тебе сходил,
как с осторожностью преступника закрыл
одну, другую дверь и в сумрак ночи снежной
таинственно ушел - свободный, безнадежный...

***
За полночь потушив огонь мой запоздалый,
в притворном забытьи покоюсь я, бывало,
и вот, преодолев ревнивый сумрак туч,
подкрадывается неуловимый луч
и разгорается и освещает странно
картины на стене. Доносится нежданно
до слуха моего необъяснимый звук
и повторяется отчетливей, и вдруг -
все оживляется! Волшебное - возможно:
халат мой с вешалки сползает осторожно
и, протянув ко мне пустые рукава,
перегибается, и чья-то голова
глядит, лукавая, из мусорной корзины,
под письменным столом, а по стене картины
кружатся, вылетев из неподвижных рам,
как попугайчики, и шкаф дубовый сам
завистливо кряхтит, с волненьем наблюдая,
как по полу бежит одна туфля ночная
вдогонку за другой.
Но только двинусь я,-
глядь,-- все рассеялось, и комната моя
мгновенно приняла свой вид обыкновенный.
В окне дрожит луна невинно и смиренно,
халат - на вешалке, повсюду тишина...
Ах, знаю я тебя, обманщица луна!

***
Будь со мной прозрачнее и проще:
у меня осталась ты одна.
Дом сожжен и вырублены рощи,
где моя туманилась весна,

где березы грезили и дятел
по стволу постукивал... В бою
безысходном друга я утратил,
а потом и родину мою.

И во сне я с призраками реял,
наяву с блудницами блуждал;
и в горах я вымыслы развеял,
и в морях я песни растерял.

А теперь о прошлом суждено мне
тосковать у твоего огня.
Будь нежней, будь искреннее. Помни,
ты одна осталась у меня.

***
Разгорается высь,
тает снег на горе.
Пробудись, отзовись,
говори о заре.
Тает снег на горе
пред пещерой моей,
и вся даль в серебре
осторожных лучей.
Повторяй мне, душа,
что сегодня весна,
что земля хороша,
что и смерть не страшна;
что над первой травой
дышит горный цветок,
наряженный в живой
мягко-белый пушок,
что лепечут ручьи
и сверкают кругом
золотые струи;
что во всех и во всем
тихий Бог, тайный Бог
неизменно живет;
что весенний цветок,
ветерок, небосвод,
нежных тучек кайма,
и скала, и поток,
и, душа, ты сама -
все одно, и все - Бог.

Озеро

Взгляни на озеро: ни солнце, ни звезда,
ни мощные дубы, ни тонкая осока,
хоть отражаются так ярко, так глубоко,
не оставляют в нем следа.

Взгляни и в душу мне: как трепетно, как ясно
в ней повторяются виденья бытия!
Как в ней печаль темна, как радость в ней прекрасна...
- и как спокоен я!
Владимир Набоков

[М.Свечников]

Сжигать все до последней птицы
И убегать в свою берлогу –
Такой вот партизанский принцип
И выше - партизанский логос
Не то, чтобы здесь всякий занят
Подобным, но мы партизане
Отчасти
Все
Отчасти
Кроме тех редких, кто
полностью

[Касыда]

ВЕЧЕР

Дума

В отлогих берегах реки дремали волны;
Прощальный блеск зари на небе догорал;
Сквозь дымчатый туман вдали скользили
челны -
И грустных дум, и странных мыслей полный,
На берегу безмолвный я стоял.

Маститый царь лесов, кудрявой головою
Склонился старый дуб над сонной гладью вод;
Настал тот дивный час молчанья и покою,
Слиянья ночи с днем и света с темнотою,
Когда так ясен неба свод.

Все тихо: звука нет! все тихо: нет движенья!
Везде глубокий сон - на небе, на земле;
Лишь по реке минутное волненье:
То ветра вздох; листа неслышное паденье;
Везде покой - но не в моей душе.

Да, понял я, что в этот час священный
Природа нам дает таинственный урок -
И голос я внимал в душе моей смущенной,
Тот голос внутренний, святой и неизменный,
Грядущего таинственный пророк.

Кругом (так я мечтал) все тихо, как в могиле;
На все живущее недвижность налегла;
Заснула жизнь; природы дремлют силы -
И мысли чудные и странные будила
В душе моей той ночи тишина.

Что если этот сон - одно предвозвещанье
Того, что ждет и нас, того, что будет нам!
Здесь света с тьмой - там радостей,
страданий
С забвением и смертию слиянье:
Здесь ночь и мрак - а там? что будет там?

В моей душе тревожное волненье:
Напрасно вопрошал природу взором я;
Она молчит в глубоком усыпленье -
И грустно стало мне, что ни одно творенье
Не в силах знать о тайнах бытия.

(И. Тургенев)

[Виктор]

Дорога

Я тащил эту жизнь, мне с улыбкой кивали,
Мол, отличный боец. Как взведенный курок.
Мне бы сбросить ее, как рюкзак на привале,
Чтобы спину мою холодил ветерок.

Чтобы синею птицей влетали потемки,
Чтоб костерчик поднял бы я в хвойном лесу,
Мне бы вытряхнуть все из заплечной котомки,
Разглядеть бы подробно: а что я несу?

Что несу я? Цемент для родного Союза?
Хлеб голодным? Веселым — бутылку вина?
Почему из-за этого жесткого груза
У меня, как у лошади, сбита спина?

Для чего мне тащить этот груз до могилы,
Испытав позвоночник, как рельс, на излом,
Разве мне разорвать не хватило бы силы
Тот шпагатик, затянутый мертвым узлом?

Сколько здесь децибел комариного писка,
Злые черные тени меня сторожат.
Раньше я не заглядывал — я торопился,
А теперь же от страха ладони дрожат.

Подойду к рюкзаку я и клапан откину,
Так страшна эта правда, хоть падай ничком!
И рюкзак раскрывает свою горловину,
И глядит на меня револьверным зрачком...

Гидигич

Этот парк, словно брошенный дом,
Весь в изломах закатного света,
Дом, который оставило лето,
Ну, а осень еще за прудом.
Пруд затих. Ему видится лед,
Снятся тяжести снежных заслонов,
Снится листьям акаций и кленов
Хлесткий ветер, последний полет.
Я еще в эту воду войду,
И она еще мне отзовется,
И веселой волною взорвется,
Позабывши на время беду.
Подойду я к деревьям в лесу,
Им свиданье назавтра назначу,
А упавшие листья запрячу
И тихонько домой унесу...

Сережки

Две капельки в ушах моей жены,
Два лучика, две золотистых точки,
Как будто ранним солнцем зажжены
Веселые весенние листочки.

Мой урожай был так еще далек,
Его не удобряли, не косили,
А птицы разлетающихся строк
В гнездо родное корм не приносили.

Голодный ветер, злые холода,
Нет курева и хлеба нет ни крошки...
До смерти не забуду день, когда
Исчезли из ушей жены сережки.

Моих воспоминаний тяжек груз,
Дороги были долгие, крутые,
И сердца моего червонный туз
Пробили эти пульки золотые...

Мусор

Давай-ка жизнь по-новому начнем,
А старую свою сейчас закончим,
Раз мусорной машины колокольчик
Звенит печально в сумраке ночном.

Расстаться приближается пора
С вчерашним увлечением и вкусом,
Ведь этот вот сиюминутный мусор
Был нам необходим еще вчера.

Что за клочки лежат в ведре на дне?
Явились вдруг, из старой книги выпав,
Поблекшие листы дагерротипов,
Следы от них остались на стене.

А вот обрывки старого стиха,
Который не дождался доли лучшей.
Клади его в бачок на всякий случай
И вон тащи. Подальше от греха.

Жить надо в чистом доме. В этом суть,
Несем к машине мусор ночью летней.
Но почему быстрей и незаметней
Нам хочется закончить этот путь?

Вот сигареты спрятанный бычок —
Приборку в доме я закончил. Баста.
Но, может, дело в том, что слишком часто
И быстро наполняется бачок?

Есть в колокольце похоронный звон.
Но что же делать нам? Какой же выход?
А наплевать. Тащи бачок на выход —
Подходит к дому мусорный фургон...

В лесу

Есть что-то роковое в паутине
В лесном краю затишья и добра,
В ее прозрачной, невесомой тине,
Сплетенной из лесного серебра.

Я вижу трепет струн ее певучих,
И кажется, что песнь ее чиста.
Но почему же темень глаз паучьих
Царапнула меня из-за куста?

О, паутинок возрастные кольца,
Вот чья-то смерть — и новое кольцо,
И паучок похож на мушку кольта,
Глядящего теперь в твое лицо.

А может быть, мне просто это снится
И просто подозрительность жива?
Есть чащи, где лесные кружевницы
Плетут свои лесные кружева.

Ты погляди-ка, сколько пар утиных
Порой штормов, порой осенних вьюг,
Не зацепив решеток паутинных,
Протрепетали крыльями на юг.

На цепи и оковы не похожа,
Спит паутина, в тишине звеня,
Но прошивает судорогой кожу,
Когда она касается меня...

Дожди

С лакированной глыбы утеса
Мне промокшие дали видны,
Где струятся русалочьи косы
Малахитово-серой волны.

Между каменных нагромождений
Ухожу я сейчас от людей
Резать проволоку заграждений
Окаянных приморских дождей.

Снова длинная, вязкая сопка,
Снова нудная тяжесть пути,
И до светлого, майского солнца
Так нескоро еще добрести...

Залив Креста

Есть на краю земли Залив Креста,
Там грязный снег стреляет в щеки колко,
Но голубая ледяная корка
Над тем заливом девственно-чиста.

Поселок там, как почерневший труп,
Где ребрами — обугленные рейки,
И вылезает серый дым из труб,
Как вата из дырявой телогрейки.

Там лагерь был. Войди и посмотри:
Сторожевые вышки, как бояре.
Сутулятся, как батраки, бараки,
С засовами снаружи — не внутри.

Продутая земля под цвет халвы,
Есть одинокий дуб и восемь кладбищ,
И словно сотни ровных серых клавиш —
В одном ряду могильные холмы.

Чьи здесь зарыты мысли и слова?
Кто мертвых помянет хотя б молитвой?
Облезлая дощечка над могилкой,
И надпись на дощечке: «Эм дробь Два…»
Ян Вассерман

[Hg]

***
Мне нужен мир второй,
Огромный, как нелепость,
А первый мир маячит, не маня.
Долой его, долой:
В нем люди ждут троллейбус,
А во втором - меня.

***
Движутся телеги и калеки,
Села невеселые горят.
Между ними протекают реки.
Реки ничего не говорят.

Рекам все равно, кто победитель,
Все равно, какие времена.
Рекам - им хоть вовсе пропадите, -
Реки равнодушнее меня...

***
Писатель рукопись посеял,
Но не сумел ее издать.
Она валялась средь Расеи
И начала произрастать.
Поднялся рукописи колос
Над сорняковой пустотой.
Людей громада раскололась
В признанье рукописи той.
Одни кричали: "Это хлеб,
И надо им засеять степи!"
Другие - что поэт нелеп
И ничего не смыслит в хлебе.

ИЗ ПРОКЛЯТОГО ПРОШЛОГО
Ни одной я женщины не имел
И не ведал, когда найду.
Это было на озере Селигер
В 35-м году.
Тиховодная гладь, байдарка и прочее...
Впрочем, молодость хуже, чем старость.
А была очень умная лунная ночь,
Но дураку досталась.
Эта ночь сочетала прохладу и зной.
Тишь, безлюдье, в байдарочном ложе я,
И чудесная девушка вместе со мной,
Изумительная, хорошая.
А вокруг никого, кто б меня был сильней,
Кто бы девушку мог увести,
И я знал, что очень нравился ей,
Потому что умел грести.
А грести очень я хорошо умел,
Но не ведал, что счастье так просто.
А весло ощутило песчаную мель
И необитаемый остров.
Эта ночь не моя, эта ночь его -
Того острова, где был привал.
А вокруг никого, а я ничего:
Даже и не поцеловал.
И такие хорошие звезды висят!..
Вместе с девушкой на берегу я,
Мне хотелось облапить ее и взять,
Незабвенную, дорогую...
Мне бы лучше не видеть ночью ее,
А бродить одному по болотам.
А вокруг никого, а я ничего, -
Вот каким я был идиотом.

ВОРОН
Черный ворон, черный дьявол,
Мистицизму научась.
Прилетел на белый мрамор
В час полночный, черный час.
Я спросил его: - Удастся
Мне в ближайшие года
Где-нибудь найти богатство? -
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - В богатстве мнимом
Сгинет лет моих орда,
Все же буду я любимым? -
Он ответил: - Никогда!
Я сказал: - Невзгоды часты,
Неудачник я всегда.
Но друзья добьются счастья? -
Он ответил: - Никогда!
И на все мои вопросы,
Где возможны "нет" и "да",
Отвечал вещатель грозный
Безутешным НИКОГДА!..
Я спросил: - Какие в Чили
Существуют города? -
Он ответил: - Никогда! -
И его разоблачили!

***
Даже я отрекся от ошибок -
Вот какие нынче времена.
Знаю я, что ничего нет должного...
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника:
Карточки тогда бы рисовал.
Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый - век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!

***
Дело не в печатанье, не в литере, -
Не умру, так проживу и без:
На творителей и вторителей
Мир разделен весь.

Николай Глазков

[tapas]

Я могy стать всем, если только захочy.
Я могy соpваться вниз, если я yже лечy
И падая ввеpх, могy pассыпаться дождем
Или меpтвого солнца стать последним лyчом.

Я могу быть белым небом с пустотою синих дыр,
Могy быть pадиопомехой, засоpившей эфиp,
Могy быть pозовой тенью светло-сеpых тонов
Или шоpохом кyда - то yходящих шагов.

Я могy yдивляться и могy yдивлять.
Я могy yбиваться и могy yбивать.
Я могy делать вид или видимость дела.
Могy стать опpеделенным или пpосто пpеделом.

Я могy быть свободой, пpодающей pешетки.
Я могy быть дыpой в своей собственной лодке.
Я могy pазбежаться, оставаясь на месте
Я могy быть один, хотя кажется вместе.

Я могy быть обидой ,я могy быть и болью.
Я могy стать ненавистью или любовью.
Я могy pастекаться улыбкой по лицам,
Я могy,если надо, комy - то пpисниться.
Я могy быть дpyгим, я могy быть не тем.
Я могy стать "не очень" или даже "совсем".
Я могy быть "навеpно" ,"может быть"," навсегда".
Я могy быть "нет" и я могy быть "да".
Я могy быть шепотом или дыханьем.
Я могy стать встpечей, если был pасставаньем.
Я могy быть водой:пpятать мyтное дно.
Я могy быть как pаз, тем самым кто...

[Касыда]

Мы хотим природу обмануть

Мы хотим природу обмануть,
Под себя сильней ее прогнуть,
Но она такого не простит,
И сполна за дерзость отомстит!

Бьем по ней ударом за удар,
И горят леса, в тайге пожар,
Загрязняем реки, льем мазут,
И война с природой там и тут.

И она болеет и молчит,
Просто мы не слышим, как кричит,
Язвами на теле прорастает,
За собой живущих увлекает!

Воскресшая звезда

Художник смыл картину,
И сжег стихи поэт,
И ищем мы причину,
Гадаем в чем секрет.

Секреты неудачи,
Мы тщательно таим,
Итог бессонной ночи,
В душе своей храним.

Источник вдохновенья,
Хотелось знать всегда,
И вспыхнет на мгновенье,
Воскресшая звезда.

Звезда твоей удачи,
И черная дыра,
От радости мы плачем,
И завтра и вчера!

Планета любви

В созвездии Девы девчонка жила,
К ней парень летал из созвездия Пса,
Встречались они на планете одной,
Похожей на землю, такой голубой!

Но старый волшебник из черной дыры,
Проснулся и вылез на свет из норы,
Решил он планету дырой поглотить,
Чтоб парня девчонка не смела любить!

Однако и в космосе есть свой закон,
Его записал нам великий Ньютон,
Закон опровергнуть волшебник не смог,
Что девушка хочет, приветствует Бог!

И в космос как прежде летят корабли,
Все дальше и дальше они от Земли,
Любовь не погасится черной дырой,
И свет торжествует над вечною тьмой!

(Марк Львовский)

[tapas]

Лидия Заозерская
1
Не жалею, не зову, не плачу...
Не курю, не пью, не матерюсь...
Не коплю на чёрный день, не трачу,
Не переедаю, не колюсь...
Не врубаюсь и не вырубаюсь,
Не вступаю и не состою...

Не храплю, в порнухе не снимаюсь,
Не ишачу и не устаю...
Не жалею и не сожалею,
Не хитрей других и не глупей...
Не хочу того, что не имею,
Не имею тех кто поумней...

Не грущу, в друзья не набиваюсь,
Не любовница пока и не жена...
Не прощаю, но и не прощаюсь,
Не люблю когда совсем одна...
Не ищу, а так же не теряю,
Не боюсь несмелость показать...
Не ворчу, в носу не ковыряю,-
Не ПРИНЦЕССА-ль я, ядрёна мать?!!!
2
Искала льва я в этом мире злом.
Не повезло... И я нашла тюленя.
Но и тюлень, пригревшись, стал козлом.
Придется сделать из него оленя!
3
Плагиат. Украдено у Н.Коржавина:
Мне жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони -- всё скачут и скачут,
А избы -- горят и горят...
4
Ты прости меня, Боже, убогую,
Что не слушала мамку я строгую,
Не читала я умные книженьки,
Не вставала зимою на лыженьки,
Не ходила в кружок вышивания,
Не имела к балету призвания,
Не учила дорожные правила,
Музыкальную школу оставила,
Не закончила курс обучения,
К пианине утратив влечение,
Не писала пейзажи с натуры я,
Вот и выросла круглою дурою.
А могла бы пойти от обратного -
Стала б умною я и квадратною!
5
С лицом измученным и серым,
На белой смятой простыне,
Как жертва бешеной холеры,
Лежишь коленками к стене.
Протяжно стонешь, как при родах,
Трясeтся градусник в руках.
Вся скорбь еврейского народа
Застыла в суженных зрачках.
По волевому подбородку
Струится пенная слюна.
Ты шепчешь жалобно и робко:
"Как ты с детьми теперь одна?!"
В квартире стихли разговоры,
Ночник горит едва-едва.
Темно... опущены все шторы...
У мужа тридцать семь и два.
6
Какая же я всё же неуклюжая,
Раскокала мобильный телефон.
Козой скакала нынче через лужу я
И уронила прямо на бетон.
Стою. В мозгах растёт тревога некая -
Бежать скорее надо в магазин!
Ведь симка есть, а вставить некуда.
И начинаю понимать мужчин...
7
С тобою вечер провела...
Теперь смотрю, как на дебила...
Конечно, я бы не дала...
Но попросить-то можно было?!

[Касыда]

Приход зимы всегда необычаен,
В ней снег искристый будто бы случаен...
Дорожки белые и иней на стекле...
И все как будто бы в волшебном сне...

Приход зимы так скор и неизбежен,
И мир воздушен, светел и заснежен,
И в зимнем дне мы белые снежинки,
Вселенские парящие пылинки...

Летим на свет, тепло и красоту,
С годами набираем высоту...
Любуемся волшебницей зимой,
Дарящей нам космический покой.

* * *
Зима... мечты, воспоминанья,
Необратима Сансара,
И белое существованье...
И черный уголь — вечера.

Судьбы прописаны событья...
Все наши зимы, наши лета,
И каждый миг — и в них открытья,
Наполнены реальным светом.

И зимний день — как белый странник,
И мы потерянные в нем,
И снег — божественный посланник,
Идет намеченный путем.

* * *
На землю вновь пришла зима...
Ее внезапна белоснежность...
Благое время для ума,
Что нам дарует безмятежность.
Стоят деревья-кружева,
Что тонкотканны и ажурны,
Их кроны — словно абажуры.
На белом фоне синева -
Переливается лазурно.
На землю к нам спустился рай -
Все так воздушно, первозданно,
Зимы прекрасен белый край,
Как Альбиона свет туманный.
На землю вновь пришла зима...
Ее внезапна белоснежность...
Благое время для ума,
Что нам дарует безмятежность.
(Л.Кузьминская)

[tapas]

Будет ласковый дождь (Мир без нас)

Мудрость

Когда я прекращу, сбивая крылья в кровь,
Бессмыслицу вещей таранить вновь и вновь,
И выучу урок, что компромисс нас ждет
В проеме всех с трудом распахнутых ворот.

Когда смогу в глазницы жизни посмотреть,
Выращивая мудрость,холодную, как смерть,
Жизнь Правду мне отдаст, подняв меня с колен,
Но молодость мою возьмет она взамен.

Алхимия

Я сердце поднимаю - как фужер,
Наполненный страданьями моими.
Так травы, пожелтевшие уже -
Вновь оживают под весенним ливнем.

Я одолжу у листьев и цветов
Их аромат и все оттенки цвета,
Чтоб превратить Отчаянья вино –
В волшебный эликсир Любви и Света.
Сара Тисдейл

[Виктор]

Любовь

Кто ты,
вошедшая под ребро? –
ангел ли….демон ли…. птица…..зверь ли?
звери ведь тоже творят добро –
не сомневайся - а просто верь им…..
даже, разлив ненароком кровь,
думай о том,
что в тебя входила
вместе с холодным клинком клыков
тайным причастием чья-то сила -
точно……рассчитано от и до…
боги устали меняться в лицах..
Кто ты,
вошедшая под ребро? –
ангел ли….демон ли….зверь ли….птица?
птицам ведь тоже бывает мал
плен небосвода без новых песен,
если никто никогда не рвал
пулей горячей навылет сердце….
если не падало вниз перо,
вензель кровавый чертя по небу…
Кто ты,
вошедшая под ребро? –
ангел ли….птица ли…зверь ли…демон?
демон ведь тоже бывает свят -
гол……беззащитен……несчастен….тонок…
вечно творящий свой личный ад,
как заплутавший в ночи ребёнок….
льющий небесное серебро
в чан преисподней горячей лавой…
Кто ты? -
вошедшая под ребро? -
демон ли……птица ли……зверь ли….ангел?
ангелы тоже хотели б знать –
что означает:
быть Божьим сыном?
как это:
плакать….. любить…..страдать….
быть ненавидимым…..и любимым?
что означает творить добро,
если и зло безусловный лекарь….
Кто ты? –
вошедшая под ребро
слабому, смертному человеку?

***
иных распирало:
- а что у Вас нынче в моде?
с обложки журнала она отвечала:
- стиль….
раскованность… topless….
- упс…. при такой погоде!?
и чуяла кровь,
как акула, за сотни миль…
чутьё –
это больше, чем просто зачатки вкуса.
она замирала,
и слушала кожей мир,
потом надевала шпильки…..
браслеты…. бусы…
дымком выходя сквозь стёкла
в ночной эфир –
дыханием вечности…. нежности….
зла…. порока…
безумием похоти,
бархатным низким «до»,
вместившим симфонию лёгких
коротким вздохом,
окрасившим сумерки в траурный цвет бордо….
она становилась морем
и пьяной вишней –
кроваво-солёною…..с­ладкой…..
хмельной на вкус…
почти не оставив шансов случайно выжить
любому, кто…...........
....впрочем,
её не тревожил хруст
раздавленных стёклышек
чьих-то несчастных судеб,
разрыв позвонков –
/словно в лужах трещал февраль/
она подавала молча себя на блюде…
в её лексиконе не было слова «жаль»…
а стиль уже требовал больше,
чем просто
tоpless…
теперь обнажённости мог потакать лишь нож,
срезая безжалостно лишнее
мысли, голос –
и крик превращался в ветер,
а ветер – в дрожь…
сквозь стон, опускаясь ниже, до самых бёдер,
взрывался пульсацией -
алой сквозной волной….
вполне соответствуя сучьей своей породе,
она оставалась верной
себе самой….

Ядерное…

Не приближайся ко мне……подожди..……застынь!
Рядом со мною сгорит даже счётчик Гейгера.
Ты ведь уже пережил сто моих Хиросим.
Всё, что осталось теперь: пережить сто первую.
Шутки закончились. В воздухе странный гул -
низкочастотно вибрирует небо сервера…
Кстати/некстати, но в спину опять подул
северный ветер… И облако гонит с севера.
Чёрною тенью мгновенно накроет лес.
Я – эпицентр. А ты - всё вокруг да около…
Что тебе светит? Ну, максимум – нервный стресс
в миг, когда город мечты твоей вздрогнет стёклами.
Первой волной ошарашит и выбьет дверь –
да, я вхожу без стука – прими, как должное.
Если в сто первый раз намечаю цель,
то, будь уверенным - сделаю всё возможное,
и невозможное тоже….. в последний раз -
даже учту вероятности и погрешности.
Не приближайся (!) – я выжгу сияньем глаз,
гибельным шквалом своей неуёмной нежности…
Лишь на мгновение вспыхнут огнём тела -
слившись, мы станем на время единым факелом,
чтоб отразиться в космических зеркалах,
но до того, как остынем золой и накипью….
Пепел осядет в ладонях земной любви.
Ты ещё долго будешь бродить растерянно
в сумерках прошлого - призраком меж руин
мёртвого города, что занесён метелями…
Не унывай - непременно наступит день –
мы возродимся в упрямых ростках акации,
вырвемся к небу пучками тугих стеблей,
вынесших всё - вплоть до генных причуд мутации…
Видишь, в глазах моих плещется та же синь…
Что из того, что сгорит этот счётчик Гейгера?
Ты ведь уже пережил сто моих Хиросим…
Сможешь осилить сто первую? Да! Уверена…
Аманда Моррис

[Касыда]

20 век

Огонь словно лёд,
А солнце как тень,-
Всё здесь наоборот:
И ночь словно день.

И жизнь здесь как смерть,
А рай словно ад.
И нет здесь пути
Вернуться назад.

Вода словно кровь.
Есть горе...лишь смех.
И нет здесь любви.
Одно здесь есть - грех.

[Шевченко]

Ведьма
Вероника Сова Соболева
Если бы я была ведьмой,
К зеркалу я б подошла...
Сказала б слова - и на глади зеркальной
Открылась твоя б мне душа.

И ты бы увидел, где б ни был,
Меня. И вспомнил, как я хороша.
Смотрел бы, не веря, томясь, сожалея,
Чуть плача, едва не дыша...

Ты видел бы губы, что стан твой ласкали,
Глаза, а в них жаркий огонь!
И тело, что нежной волной накрывало...
И душу... Нет! Душу не тронь!

А я бы тонула в глазах твоих синих,
В них серого цвета чуток...
На волосы длинные нежно б смотрела,
На губы, как нежный цветок...

На руки, что тело мое распаляли,
На бедра, что персика плод...
На грудь, на которой когда-то спала я,
Для сердца надежный оплот...

Смотрели бы мы друг на друга с тобою,
И вихрем минуты б неслись...
Но чары не вечны, на глади зеркальной
Черты мои вновь налились.

И слезы текут по щекам у колдуньи,
И сердце на части дерет...
Нельзя так бездумно смотреть на того, кто
Так за душу сильно берет!

Тихонько стеная, присяду хоть где-то,
Потерян покой и уют...
Какие бы сильные ни были б чары,
Они мне любовь не вернут...

[М.Свечников]

Жил пророк со своею прорухой
у самого белого моря,
про Рок ловил поводом дыбу;
раз закинул он долгие нети —
свято место вытянул пустое;
вновь раскинул порок свои эти —
выпали хлопоты пустые;
в третий раз закинулся старый —
вытащил золотую бирку
инв. № 19938*.
Говорит ему бирка золотая
инв. № 19938
человеческим голосом контральто:
— Смилуйся, пожалей меня, старче,
отпусти, зарок, на свободу,
на подводную лодку типа «Щука»,
что потоплена глубинною бомбой
в сорок пятом году под Волгоградом:
ждет меня там завхоз, не дождется,
заливается Горьким и слезами.
Ты спусти, курок, меня в воду!
Испусти! Услужу тебе службу,
сделаю, чего не попросишь!
Ей с уклоном нырок отвечает:
— Попущу тебя, доча, на волю,
лишь исполни одну мою просьбу:
неспокойно мне с моею прорехой,
вишь, поехала как моя крыша —
ты поправь да плыви себе с Богом.
Отвечает бирка золотая
инв. № 19938
савоярским альтом мальчуковым:
— Не печалься, сурок, не кручинься,
а ступай, упокой свою душу,
мы непруху твою мигом поправим,
нам застреха твоя не помеха,
будет крыша — краше не надо! —
и, сказавши, хвостиком вильнула,
голосом вскричала командирским:
— Срочное погружение! Тревога!
Носовой отдать! Задраить люки!
По местам стоять, в отсеках осмотреться!
Перископ поднять! Торпеды — товьсь к бою!
Дифферент на нос, глубина сорок,
скорость пять узлов, курс сто двадцать!
Штурмана ко мне! Акустик, слушать!
Вашу мать — в реакторном отсеке!!! —
и ушла в глубину, как булыжник.
Вот хорек домой воротился —
видит — крыша его в полном порядке,
вся фанерная и с красной звездою,
и табличка с адресом прибита:
мол, загиб чирок смертью героя
в сорок пятом году под Волгоградом
на подводной лодке типа «Щука»,
где служил бессменно завхозом;
а пониже — бирка золотая
инв. № 19938.
В изголовье сидит его Старуха,
говорит ему голосом профундо:
— Дурачина ты, сырок, простокваша!
Жил да жил бы со съехавшей крышей!
Не всхотел ты быть прорабом духа,
прихотел, чурок, жить сагибом —
вот теперь лежи и не вякай,
ибо сказано у Екклесиаста:
«Лучше жить собачьею жизнью,
чем посмертно быть трижды Героем,
хоть бы и по щучьему веленью».
(Конец цитаты)

Владимир Строчков
01.09.1990.
Уютное

*Инвентарный номер девятнадцать тысяч девятьсот тридцать восемь.